Как бы то ни было странно, Андерсон оказался хозяином своего слова – ни звука не проронил за всю дорогу. Ни звука о вчерашнем, как и обещал. За всё остальное Грегу не то, чтобы и вправду хотелось удушить его своими  руками, но где-то на дне подсознания подобная мысль проскальзывала.  Вроде, в какой-то из газет, которые инспектор использовал в качестве подставки под любимую чашку (а что ещё делать с той макулатурой, не читать же), мелькал заголовок, гласящий о прямой зависимости между злоупотреблением кофе и повышенными нервозностью-агрессивностью-чем-то ещё. Пожалуй, стоило бы взять на заметку.
И всё же, оптимистический настрой явно не собирался покидать Лестрейда. Ну да, рядом с ним сидит его любимый судмедэксперт, фальшиво напевающий «Yellow Submarine», дёрнуло же Грега включить это радио. Да, из-за очередного «инспектор, осторожно, слева!» они чуть не въехали в автомобиль, за ремонт которого ему пришлось бы отдаться в пожизненное рабство. И да, они направлялись в морг, самое замечательное и, до недавнего времени, самое спокойное место в Лондоне. Замечательный день, так и хотелось идти и улыбаться всему миру. Грег подозревал, что это всё-таки нервное. А ещё, в голове навязчиво вертелась старая и полузабытая примета, которую мозг интерпретировал так: «День, начавшийся с Андерсона, без Шерлока не пройдёт».
Лестрейд тогда и не подозревал, что незаметно открыл в себе талант пусть не великого, но пророка.
Чудесное расположение духа сопровождало инспектора только до прибытия в Бартс, поскольку не прошло и пары минут, как Андерсон возмущённо завопил:
– Инспектор, а он что тут делает?
Интуиция подсказывала, что лучше не оборачиваться, дабы не тревожить и без того расшатанные нервы. Как жаль, что он так редко прислушивался к шестому чувству.
Шерлок. Ну, кто бы сомневался. Стоп…Шерлок?!
Ох, как же Грегу хотелось, чтобы это неШерлок непринуждённо  махал ему рукой, неШерлок подошёл к нему, совершенно оцепеневшему, и пожал руку, неШерлок пытался пройти мимо, как ни в чём не бывало. Не хотелось вообще никаких разбирательств именно «здесь и сейчас», при снующих по зданию людях, при Андерсоне, который точно не согласился бы отвернуться в этот раз. Как жаль,  что в такой великолепный день пожелания Лестрейда не учитывались.
Мгновение – и он сам поразился своей ловкости, когда умудрился схватить ускользающего сыщика за локоть и, пожалуй, не особо ласково развернуть того к себе. Глубокий вдох, выдох – и, почти совершенно спокойным, ровным голосом, ему удалось выдавить из себя:
– Шерлок…у меня к тебе только один вопрос: какого чёрта? – заметив, что пальцы всё ещё сжимают ткань пальто, Грег отдёрнул руку и, не зная, куда её деть после этого, засунул в карман.
Вроде бы, возмущения через край, и как-то неловко в то же время – хотя бы от понимания того, что вопрос, собственно, получился риторическим, что угрожать, что-то доказывать, читать мораль Холмсу было абсолютно бесполезно. И так кипятиться тоже не было смысла – за пять с лишним лет знакомства Шерлок выкидывал и не такие фокусы, и не раз из-за этого Лестрейд оказывался между «просьбами» его брата и угрозами своего начальства, как меж двух огней. Пора бы уже привыкнуть, но в этот раз не хотелось уступать хотя бы из принципа – уж слишком кое-кто привык не считаться с его запретами. В конце концов, неплохо бы наконец избавиться от ощущения, что он, Лестрейд, работает не на матушку-Англию, а на Шерлока – предоставляет ему дела, ни во что не вмешивается, а потом только прикрывает перед шефом его наглую задницу своими отчётами.
– Даже не надейся, что тебе удастся пройти. Ни под каким предлогом, понимаешь, Шерлок? Ты всё ещё отстранён от этого дела.
Андерсон, всё это время стоявший в стороне, одобрительно закивал головой и высказал какую-то гадость по этому поводу, которую Лестрейд успешно пропустил мимо ушей. Он внимательно всматривался в глаза Холмса, пытаясь обнаружить там хоть каплю понимания и смирения. Как всегда, безуспешно.

Грег Лестрейд, Госпиталь Св. Бартоломея

Кевин мало чего понимал в отношениях, но какой-то шестое чувство подсказывало, что словосочетание «симпатичных парней», а после этого «пойти ко мне в номер» было самым замечательным явлением за весь вечер. К тому же план таки сработал! Конечно, была вероятность, что Алисия таскает у себя в сумке целую аптечку и вообще вещи на все случаи жизни, но Бреннану всё же повезло.
-Я… Ну, если вам не сложно и… - Кевин остановился именно на этой фразе, когда свет внезапно потух. Потух он внезапно, дезориентируя парня на несколько секунд и мешая адекватно воспринимать ситуацию. Слишком много неожиданных событий за один день, а нервы совсем-совсем не железные. Расшатанные уже, не выдерживающих таких поистине ужасающих потрясений, как ужасные мотели, ожог на руке и неожиданно вырубающийся свет. Кое-как прилепленная улыбка сползла с лица и пуфик, на котором некоторое время назад сидела Алисия, только благодаря какому-то мифическому чуду избежал полета к стене.
Кевин вздохнул несколько раз, медленно успокаиваясь. Ведь ничего такого не произошло? Просто отключился свет. В таких мотелях это совершенно нормально. Норма, так сказать. Может у них он вообще, в определённое время выключается, чтобы злобные постояльцы зря электричество не тратили. Да он и не маленький мальчик же, темноты вроде как не боится. Впрочем, он и в детстве толком её не боялся. В то время как дети боялись «того, что прячется в темноте», Бреннан хотел узнать, что там, в этой самой темноте, находится. А поняв, что никаких монстров, пришельцев и чудовищ в темноте не водиться, даже немного расстроился. Так что всеобщей детской паники маленький Кевин не понимал, ровно, как и визга одноклассниц, когда выключался свет.
-Надеюсь, темноты не боитесь? – «А то вцепиться ещё в руку, брр. Или завизжит, что ей где-то там монстр-преступник почудился.» Парень сделал несколько шагов назад во избежание прилипания девушки к нему. А сейчас нужно было решить, что же делать. Идти к администрации, ну или что в этом захолустье вместо администрации есть, и разбираться, почему нет света? Логично, правильно, но уж точно не в этой ситуации. А что, если девушка потом передумает? Или станет слишком поздно, она захочет спать и, дав его бинты мази и что-нибудь там ещё, выставит за дверь, а слезливые «я даже не знаю, что делать с этим» не подействует? Кто этих девушек знает вообще. Так что, включив всё своё воображение, он додумался только до ещё большего давления на жалость. Так что, сделав несколько шагов в сторону пуфа, будто пытаясь нащупать стену, он споткнулся и упал, надеясь на то, что падение было похоже на «нет времени ходить куда-то, отведи меня в номере и полечить».

Кевин Бреннан, Не умеешь - не воруй!

К 22:00 Итану откровенно надоело скучать, к сему моменту он пережил ровно полтора часа шелестящих, звонких воздыханий по таланту некого.. а, черт, он даже имени не запомнил. Пару раз вставил свое веское слово - в пределах слышимости, без капли удовлетворения словил одобрительный возглас с намеком на экзальтированность, порыв воздуха возвестил об удалившейся восвояси даме - а может, он сказал что-то грубое и неприличное, движимый адреналином, но не тем что внутривенно. Приспичило ему, бывает. Но ладно. Хант будет говорить то, что должен говорить, и его оставят в покое.
Цветные стеклышки рам дробят электрический свет, придавая картинам недостающей пестроты. Итан далеко не специалист, но в состоянии отличить бездарную мазню от глубокомысленных абстракций. Итан удивлен, что этого никто кроме него не замечает.
- По моему мнению, это, - четко выверенное движение подбородка в сторону самого крайнего в квадрате полотна, - единственное, что заслуживает внимания на сегодняшнем вечере.
Толпа деревенских, или усталых воинов куда-то тащит человека в кольчуге, по болотам, по земле, по стелющемуся туману. Пленника явно шатает, он едва перебирает ногами, волочится по темно-бурой почве, подол суконной котты измаран во влажной земле. Казалось, спустя пару секунд он зарычит, упираясь вперед, веревка перетянет грудь, ограничивая в действиях и долгий ненасытный вздох поднимет того от земли, заставляя продолжать путь. Почти зеленая миля. Молодой парень с блестящим мечом идет неподалеку, острое лезвие слегка царапает новую кольчугу. Хант почти слышит иноземную ругань.. кто они? Захватчики? Может, действительно воины? В здешних лесах явно свои условия, в чем-то жесткие, но справедливые: не съели тебя, съешь сам, пока остальные не успели. Еще живы верования и обычаи - дикий, дикий пятнадцатый век.
Ответ находится довольно быстро.
С явным неудовлетворением Итан отмечает знакомый герб у предплечья.
- Во всяком случае, - Хант поспешно отвел взгляд от картины и перевел его на стоящую рядом. - Я понимаю, что хотел сказать автор. В отличие от остальных полотен, выставленных здесь.
За окном - россыпи огней, перекрестья улиц, неоновые вывески, сотни метров холодного воздуха; за окном всплывает город со всем своим автомобильным смогом, шорохом шагов и шин, паром от дыхания, сиянием реклам. Небо, как же он скучал.
Отдохни, Итан, ты вечно куда-то торопишься. Потерпи, ведь дома тебя ждет отменный собеседник - Джим Бим его зовут, личный психотерапевт, латающий душевные раны.
А циферблат настенных часов тасует изумрудную зелень пикселей, складывая их в ровное перекрестье цифр.

Итан Хант, Boring!

Почему-то казалось, что все смотрят на него. Дело тут не в мнительности, а в том, что он чувствовал свою оплошность.
Волновался ли он? Да, пожалуй, волновался. Сложно сказать, волновался ли он больше нужного, но вот то, что больше обычного, тут да, никаких сомнений. Никогда раньше он не находился так долго там, где только что совершил кражу. Никогда, стоит подчеркнуть это слово, никогда он не находился на месте – от части своего – преступления вместе с полицейским. В непосредственной близости от полицейского. Более того, в непосредственной близости от полицейского, который взялся за это дело, а не просто был случайным прохожим.
Нил старается не показывать своего волнения, старается не зацикливать подолгу взгляд на ком-то одном, на трупе, но он просто не может найти место, точку, куда можно смотреть. Кэффри просто побаивается, если честно, что в его взгляде можно прочитать излишнее беспокойство или вину. В каждом вопросе читался скрытый смысл, в каждом слове виделся намек.
Беспокойно Нил потирает переносицу большим и указательным пальцем. – Нет, не ветеринар. – Голос спокойный, насколько это возможно в такой ситуации. В дрогой бы раз, в другом бы месте и при других обстоятельствах Нилу бы захотелось, да и он бы смог ответить остроумной шуткой, но сейчас дело принимало серьезный оборот И с каждым метром, что пролетал самолет, с каждым метром набранной высоты, с каждым метром потерянной, оно становилось серьезнее и серьезнее. – Офтальмолог. Я…  Никогда прежде не имел дела с подобными случаями, в силу особенностей профессии. Но во время обучения нам давали подобный материал, до того, как определится со специализацией, все учатся одинаково. Извините. Я хотел как лучше. – Пожалуй, теперь его чувство вины, виноватый и растерянный взгляд и вид пришлись как нельзя кстати.
Кэффри внимательно следил за действиями полицейского. За каждым движением руки, и, когда дело дошло до того, что инспектор отвернул полы пиджака, Нилу стало по-настоящему страшно. Он никогда не видел, как работают полицейские, он не мог думать как они, и он не мог знать, что сейчас придет ему в голову, не захочет ли он обыскать их? Нил снова потер переносицу. Удивительно, насколько холодными были его пальцы. На ладонях выступил пот, от излишнего беспокойства, скорей всего. Он чувствовал это, ощущал, и очень сильно хотел помыть руки.
- Извините. Простите. Можно мне сесть? Спасибо. – Он осторожно перешагнул через труп, садясь на свое место. Так непосредственно рядом. Можно сказать, что в сидячем положении ему стало спокойнее. Поставив руку на подлокотник, Нил подпер ладонью подбородок и стал смотреть в окно. Вид у него был крайне задумчивый. Почему-то вспомнилась Агата Кристи и ее «Убийство в «Восточном экспрессе»» Чем же там кончилось дело? Вроде бы тем, что…
Из попытки вспомнить окончание детективной истории его вырывает голос полицейского. Нил переводит взгляд от окна на труп.
- Мне кажется, мистеру уже ничего не повредит. – Он не очень-то уверен в своих словах, голос у него звучит робко. «Мистеру мертвому» уже все равно. Мистер – мертвый. – Сейчас с телом можно делать что угодно. – На слове «тело» голос у него чуть дрогнул. Нельзя сказать точно, задумал ли он это, чтобы поддержать образ волнующегося врача-офтальмолога, который никогда прежде не имел дело с трупами, или же это было непроизвольно. - Я полагаю, что можно делать что угодно. - В конце решил таки добавить он.
Следующий вопрос остался без внимания. Пока. Нил не собирался высказываться по этому поводу. Точнее, уж точно не собирался делать это первым. Он допустил достаточно ошибок для одного часа, и достаточно поспешил. Так что теперь он будет выжидать, не привлекая к себе внимания.

Нил Кеффри, Четверо в самолете, не считая убийцы.

Сказать, что Лестрейд просто опешил от происходящего - не сказать ничего. Нет, Грег всегда осознавал, что их с Шерлоком разделяло некое подобие Берлинской стены, о которую разбивались все взаимные доводы, но он и предположить не мог, что в роли этой стены мог выступать Андерсон.
– Действительно, что ты тут делаешь, А... Стоп, Шерлок, причём тут вообще Андерсон?!  Даже не пытайся сбить меня с толку! Знаешь, – инспектор набрал в лёгкие побольше воздуха, чтобы одним потоком высказать Холмсу всё и начистоту, но тут же одёрнулся, услышав голос Джона, присутствия которого он как-то  не замечал до того, – ...хотя, толку тебе что-либо говорить. Но я повторюсь: это не твоё дело, Шерлок, потому даже не сунь в него свой нос.
Высказавшись, Грег приветственно кивнул Ватсону, попутно посылая тому самый умоляющий взгляд, на который только был способен - не то, чтобы доктор мог кардинально изменить ситуацию, но попытаться стоило. Только вот, к сожалению инспектора, Джон утешающе улыбался и всем своим видом показывал, что к происходящему отношения не имел, и вмешиваться не собирался.
"Нашёл на кого надеяться…ну да, он точно сейчас на стороне Шерлока, иначе высказал бы уже своё мнение. Вот ситуация, и положиться-то не на кого, один Андерсон, да толку с него." – Лестрейд покосился на судмедэксперта и растерянно потёр подбородок. Переубедить неугомонного детектива тот точно не помог бы, а осуществить старое, случайно выпаленное обещание арестовать Холмса к чёртовой матери, если он ещё раз вмешается…тут Андерсон с радостью подсобил бы ему, без сомнения. Это инспектора и пугало.
Только бы этот идиот не поднял шум.  Если шеф узнает, что у нас снова кто-то посторонний на месте преступления шатается – пооткручивает головы. Всем.
С каждой минутой Грег ставал всё мрачнее. И пламенная речь Шерлока, голос которого был пронизан нотками нетерпения, вовсе его не зацепила. Но не успел он что-то возразить, как Холмс уже нависал над ним, внимательно заглядывая в глаза. Лестрейду показалось, что этот приём он уже где-то видел.
Кажется, он его на остаточных кретинах обычно применяет. Ну да, если не переубедить, то хоть ошарашить…
Смешно, но и с Лестрейдом этот фокус тоже проходил. Секундного замешательства хватило, чтобы Шерлок ловко проскользнул к лестницам.
– Стой, Шерлок! – самообладание уже было собиралось ненадолго  покинуть инспектора, уступив место желанию вмазать кое-кому, но вдруг на Грега накатило осознание сказанного детективом.
Журналисты…пресса?.. Чёрт!
Инспектор резко развернулся и увидел, что в госпиталь уже проник  какой-то человек с камерой. Никаких сомнений по поводу того, кто бы это мог быть, не возникало.
Да чтоб вас всех!.. Ладно, Шерлок – это не страшно. С ним я всегда успею разобраться. А с этим…
Лестрейда передёрнуло от одной только мысли о том, что ему придётся иметь дело с журналистами.  Не его это был конёк, их обычно на себя брала Салли – она и объяснить им всё доходчиво могла, и разогнать, если надо.
"Была не была" – собрав волю в кулак, инспектор быстрым шагом направился к очередному нарушителю его душевного равновесия. Что-то ему подсказывало, что беседа предстояла ещё интересней предыдущей.

Грег Лестрейд, Госпиталь Св. Бартоломея

Тот, кто придумал что время лечит, никогда не получал в действительности серьезных ран. Так могла бы рассуждать о неразделенной любви шестнадцатилетняя девица, или человек в одночасье потерявший свой бизнес во времена экономического кризиса. Пережить можно все – в этом Нэнси была уверена. Все, кроме потери близкого человека – сына, отца, мужа.
Дни бежали неприлично быстро. Это то, к чему ты приходишь после потери: жизнь продолжается, и именно это трудно простить человечеству. Статистика гласит, что каждую секунду на планете умирает примерно восемь человек, и рождается примерно одиннадцать. Совершенно бесполезная информация, не правда ли? Пока ты не окажешься на месте матери, годами пытающейся побороть бесплодие и именно в эту секунду подарившей вселенной новую жизнь. Или например на месте ребенка, именно в эту секунду потерявшего родителей и чувствующего себя самым одиноким во вселенной. Все-таки все мы пребываем в своем маленьком мирке, ограниченном стенами наших квартир, офисов, маленьких милых клумб с розами, и гриль-вечеринками у бассейнов. И нет нам дела до чужих несчастий до тех пор, пока не рухнут стены нашего собственного мира.
У Нэнси совсем недавно было все это – на самом деле она уже перестала считать дни и не могла бы сказать точно, сколько времени прошло. Дата выгравированная на надгробии стала последним рубежом, точкой невозврата, и все прочее с тех пор ее мало волновало.
Нет, она не вела себя как убитая горем вдова. Стюарт даже прекрасно отдавала себе отчет в том, что не плакала на похоронах. Да и позже не давала волю чувствам в чьем-то присутствии. Только самые внимательные могли бы заметить, как женщина менялась в лице, стоило кому-нибудь припомнить Эдварда в ее компании. Потому очень быстро Нэнси в первую очередь сняла с себя обязанность посещать светские приемы. Мало толку от людей собирающихся в месте под каким-нибудь светским поводом – новая выставка, модный показ, открытие ресторана, - не важно. На деле этот самый повод использовался только для того чтобы посудачить о чужой жизни. Нэнси всегда чувствовала себя в таких местах белой вороной, но статус обязывал, и тут уж ничего не поделаешь. Рано или поздно к Золушке приходит осознание того, что от старых привычек пора отказаться – хрустальные туфельки совершенно непригодны для того чтобы мыть в них пол. Стюарт очень любила время от времени оказавшись на подобных мероприятиях отойти в сторонку и понаблюдать за людьми, тихо попивая какой-нибудь неприлично дорогой алкоголь. Эти люди, сливки общества, все как один казались ей невероятно несчастными. Счастливым людям, как известно, не интересно обсуждать «грязное белье» других людей. Из чего делался простой вывод: чем ты счастливее, тем чаще именно твоя персона становится темой для обсуждения. Например, Нэнси знала наверняка и могла бы назвать по именам всех тех, вплоть до прислуги, кто многие годы диву давался: и чего это такой мужчина как Стюарт нашел в такой сумасбродной простушке, недавней выпускнице академии искусств и, пусть и подающей большие надежды, но все же неизвестной художнице?
- Что же ты во мне нашел, Эд? – Улыбнулась Нэнси чуть касаясь кончиками пальцев холодной гранитной плиты, все еще гладкой и отполированной, будто ее поставили сюда только вчера. Она часто задавалась этим вопросом, но так ни разу и не осмелилась спросить вслух, о чем потом еще неоднократно жалела.
Но город, как известно, продолжал жить своей жизнью и никому не было дело до медленно сходящей от одиночества вдовы, в который день появившейся на кладбище. И еще, кажется, холодало.
Когда послышались шаги за спиной, Нэнси среагировала не сразу. Да и мало ли людей могло найти причину для посещения этого места. Она оглянулась только когда почувствовала, что кто-то приблизился уже настолько близко, что присутствие еще кого-то просто нельзя было игнорировать.
- Дэвид? – Нэнси испытала смешанное чувство неловкости и облегчения. Приятно было осознавать, что еще кому-то в этом мире не все равно, но как себя вести женщина не знала, - Я рада тебя видеть.
Правда рада, - пронеслось в голове, - а теперь скажи что-нибудь. Не позволяй мне разрыдаться у тебя на плече прямо тут.

Нэнси Стюарт, One against two ©

Джим бы даже использовал технику нейро-лингвистического программирования, если бы один из ливанцев соизволил поделиться пистолетом. А так оставалось лишь сохранять невозмутимый вид, заодно пытаясь просмотреть документы лежавшие на столе.
Джим Мориарти, Вынужденное сотрудничество.

Рано или поздно к Золушке приходит осознание того, что от старых привычек пора отказаться – хрустальные туфельки совершенно непригодны для того чтобы мыть в них пол.
Нэнси Стюарт, One against two ©

Счастье представлялось ему чем-то эфемерным, размытым, недосягаемым, и если и случалось в жизни, то совсем недолго, молниеносно, поражая в самое сердце и заставляя вечно жаждать его, но никогда - никогда не получать в вечное и полноправное пользование.
Дэвид Стюарт, One against two ©

Миссис Хадсон сегодня отсутствовала, Шерлок попытался вспомнить, куда она ушла, но почему-то мозг упрямо отказывался напоминать ему о событиях сегодняшнего утра. Видимо из вредности. Дескать, раз сам невнимательный, то и я помогать не буду, в следующий раз будешь слушать то, что говорят тебе окружающие люди, эгоист.
Шерлок Холмс, Sherlock Holmes: The Detective Butler of Baker Street

А ещё, в голове навязчиво вертелась старая и полузабытая примета, которую мозг интерпретировал так: «День, начавшийся с Андерсона, без Шерлока не пройдёт».
Грегори Лестрейд, Госпиталь Св. Бартоломея

Спать стоя? Нам не привыкать. Вернее, организму Йосипа, которому было плевать, что его обладатель вообще-то едет на работу и уже почти прибыл на свою станцию. Но, к счастью, Каранович сумел вовремя открыть глаза, когда неведомая мадам из динамиков проскрежетала что-то про Клапхэм. Он вышел из вагона вслед за той девочкой (язык не поворачивался назвать ее девушкой почему-то, наверное, нереализованный отеческий инстинкт), что врезалась в него на пути. Но — она ушла в одну сторону, серб — в другую... Прямо туда, где и был его ресторан.
Он выбежал из душного вестибюля метро на улицу. Людей снаружи стало уже больше, потихоньку огромный город просыпался, потягивался в своей сотканной из тысяч улиц люльке и открывал глаза витрин магазинов, ресторанов, банков, музеев. Янус, но нет, не двуликий, а многоликий.
Но нет времени смотреть на это все. В ресторане ждет Живоин, вероятно, до сих пор ломающий голову над тем, где же положить в баре деньги.
Йосип шел быстро, вернее, очень быстро. Даже не купил, как всегда, свежую газету у уже знакомой ему торговки в ларьке, все торопился, пока этот твердолобый юноша не наделал дел. Рука Йосипа скользнула в карман куртки. Все на месте? Мелочь, ключи... Господи, где ключи? Тут Карановича пробил пот. Он резко остановился и стал шарить по карманам. Ключи нашлись в нагрудном кармане. Господи, додумался положить тоже...
Между тем, это была не просто паника — привычка, выработанная годами. Не дай бог, ограбят, что он будет делать? Черт с ними, с замками, с сигнализацией, Живоин тоже тут не поможет. Хотя кто его знает — охрана у Йосипа обычно действовала по принципу «сила есть — ума не надо»...
Тем временем охрана уже выжидала у дверей и беседовала с барменом (кстати, македонцем по национальности), и Каранович увидел это издали. Впрочем, и ребята увидели своего работодателя и вежливо кивнули, не сводя с него глаз. Йосип кивнул им в ответ и прибавил скорости своего ходу.
Теперь у двери их стояло уже трое.
- Так, Живоин, где? - спросил в лоб запыхавшийся Каранович своего вышибалу. Тот, даже не услышав предмета вопроса, понял, о чем спрашивал хозяин, и ответил потрясающе коротко:
- Там!
- Напоминаю, «там» - понятие растяжимое. Конкретнее.
- Тут! - встрял в разговор бармен и ткнул пальцем в стойку.
- Драган, ради бога, ты хоть меня не беси. А то этот, - серб указал головой на Живоина, - нарвался уже сегодня. Куда ты их дел? - спросил Йосип, повернувшись к охраннику, но краем глаза заметил небольшой сверток в бокале сиротливо спрятанном за вазу с огромными искусственными цветами. - Можешь не отвечать. Свободен. В следующий раз сразу прилепи себе на лоб бумажку или напиши: «Я — дебил». - серб по-хозяйски взял бокал, вытащил из него деньги. - Я сейчас приду, только деньги положу.
Хлопнула дверь. Йосип выдохнул. Такие утра стали редкостью. Живоин в «Паприке» работал уже не первый год, приноровился уже к клиентам, кого-то знал в лицо, кем-то занимался все тот же Драган. А вот раньше... Раньше Каранович проклинал все НАТО и косовских албанцев, потому как (и это уже говорилось) из-за бомбардировок Живоин стал слишком мнительным.
Каранович положил деньги в сейф. Ну, вот и все. Стоило из-за этого гнать через весь Лондон.
Он вышел из кабинета, прошел по коридору, зашел в зал и увидел там неожиданную гостью — ту самую девушку из метро.
- Драган, - позвал он бармена и обратился к нему по-английски, - Будь добр, обслужи юную леди.
Йосип Каранович, [http://catchulater.rolka.me/viewtopic.php?id=657#p51774]Мир никуда не денется, сколько ни кури![/url]

Клаус почувствовал, как напрягся брат, готовясь к броску. Он прекрасно знал, что ему нужно будет сделать дальше. Каждый бой они начинали одинаково, вот и сейчас… Лукас сделает подножку, а Клаус ударит. Ударит лежачего. Ударит, чтобы он уже не поднялся. Давно прошли времена драк до первой крови. Давно они не слышали, как зрители, образовав кружок и закрывая дерущихся разгаряченных мальчишек от глаз учителей, кричат то одно имя, то другое, и обязательно напоминают, что «лежачего не бить» и «ниже пояса нельзя», хотя все и так это знают. Теперь братья, пожалуй, и не вспомнят те времена, когда кто-то из них отстаивал свою честь или честь Гретхен с первой парты, на школьном дворе. Слишком давно это было. Пусть прошло всего три года с тех пор, дело не в этом. Дело в них самих. Их учителем стала улица. А у нее всего две оценки. «Выжил» и «сдох», третьего не дано. И мальчикам пришлось измениться. Приемы, которые когда-то считались запрещенными, стали использоваться ими все чаще и чаще. И кто бы посмел их в этом винить? Там, где существует лишь один негласный закон: «Либо ты, либо тебя», начинаешь зубами цепляться за жизнь. И поэтому теперь Клаус ударит упавшего противника. Без раздумий.
Но Лукас не сделал подножку. Он, набрав полную грудь воздуха и резко выдохнув, бросился под ноги предводителю банды, ловкий, словно кот. «Иначе не сбил бы…»- пронеслось в голове у Клауса, пока мальчишка разворачивался для более точного удара. И тут мгновения, выигранные этой отчаянной и неожиданной атакой, закончились: остальные члены команды беспризорников из Хакни сообразили, что к чему, и кинулись на помощь вожаку. Тогда Клаус ударил упавшего парня носком кроссовки куда-то в область виска. В тот же момент ему заломали за спину руки, выдирая из сжатых пальцев бритву. Теперь их было двое против четверых. «Надолго ли?»- задавался вопросом Клаус, тщенно пытаясь освободиться из крепкого захвата. Он ударил несильно. Не так сильно, как хотелось бы. Но все же он надеялся на десять минут. Хотя и понимал, что против четверых им не выстоять так же, как и против пятерых. Противники гоготали, наблюдая за его попытками выбраться из стальной хватки одного из самых крупных беспризорников. Когда один из них подошел слишком близко, Клаус плюнул в него и заслужил сильный удар в живот. Перед глазами заплясали разноцветные огоньки, и мальчишка согнуля пополам. Все-таки к боли привыкнуть нельзя, как уж не старайся. Хотя, возможно, другой на его месте уже протянул бы лыжи. И Клаус выпрямился. С бешеной ухмылкой обвел всех глазами. «Ну же, давайте! Смотрите: я – сумасшедший! Давайте же!»- он сам не знал, на что надеется: то ли на то, что они испугаются его взгляда и убегут (что было бы совершенно невероятным), то ли на то, что убьют быстрее (что казалось куда более возможным). Он не боялся смерти. Позже он напишет в своей тетради: «Смерть, наверное, похожа на удар резинкой по пальцам. Ты оттягиваешь резинку и знаешь, что через несколько секунд она ударит тебя. И ты боишься этой боли. Но вот что-то обжигает подушечки пальцев, но это совсем не так больно, как ты думал. И ты понимаешь, что боялся зря. Вот так и со смертью. Ты ждешь и боишься, потому что думаешь, что будет больно. И есть только одно отличие: ты уже не поймешь, что боялся зря. Поэтому мы не боимся. Это бессмысленно». Но тогда он не думал ни о чем подобном. Он просто ждал следующего удара. Когда его ударили, на сей раз по лицу, мальчик не почувствовал боли. Из-за спин обидчиков он видел, что надеялся на десять минут зря. Предводитель банды поднимался. Пока медленно и шатаясь. А потом отряхнулся и направился к Лукасу. И тогда Клаус дернулся что было сил. Плечо отозвалось острой болью. А его лишь перехватили покрепче. Тогда он закричал:
- Эй, ты, гребанный ублюдок! Это я тебя ударил, да, я! Ты слышишь?! И ударил бы сильнее! И убил, если бы мог! Потому что ты…- дальше договорить ему не дали, сильно ударив по голове, а затем по лицу, разбивая в кровь губы. Клаус даже не обратил внимания. Его план сработал: парень повернул к нему, лениво помахивая битой. Едва он приблизился на расстояние достаточное для удара, мальчишка попытался пнуть его ногой, но не преуспел в этом. Парень осклабился и занес биту. Клаус закрыл глаза. Не от страха. От усталости. И принялся ждать неизбежного.
Но удара не последовало. Над головой раздался незнакомый голос:
- Ребят, пятеро на двоих...
Клаус ошалело распахнул глаза. Мужчина, которого он видел впервые, заступался… за них? «Почему? Как?»- мысли путались. Хотя на самом деле, Клаусу казалось, что мужчина поступает правильно. Справедливо. Но не каждый бы так поступил, и мальчику это тоже было известно. В то же время мужчина обезоружил его обидчика и заломил ему руку. Прыти в глазах парней из Хакни явно поубавилось. Похоже, такого расклада они не ожидали. А мужчина как раз предложил вызвать полицию. Кажется, эта идея не прельщала банду, потому как руки Клауса мгновенно оказались свободными, а вожак заявил:
- Валим отсюда, парни!
Однако, далеко они уходить не собирались. Обосновавшись на ближайшей скамейке и бросая изредка косые взгляды на мужчину и близнецов, парни выжидали. Понятное дело, защитних слабых и оскорбленных не будет торчать тут вечно. И тогда… И дураку было понятно, что тогда.
Клаус заговорил первым:
- Сэр, вы, безусловно, поступили так, как нужно было поступить. Но многие бы на вашем месте прошли мимо, поэтому мы благодарны вам. Спасибо, сэр, нам пора идти. Всего вам наилучшего, и не ввязывайтесь лучше в драки. Некоторые… такие как эти, только посмелее или поглупее… могут и убить.
Мальчик махнул брату рукой и собирался повернуть к выходу из парка, зная, что там их настигнет та же банда, и уже завершит начатое. Но едва Клаус сделал пару шагов, голова закружилась, изображение поплыло, и он был вынужден сесть на бордюр.
- Все в порядке,- сказал он, толком ни к кому не обращаясь,- Все под контролем…
Клаус Кайзер, Deux enfants trouvés

И так словесный «батл» продолжается в лучших традициях грязной ругани. Обе леди показывают себя достойно и идут вровень, кажется развязка уже близко, но кто кого обольет «кофе» сильнее еще не понятно. Честное слово, прямо не хватает хорошего комментатора и человека, занимающегося ставками, можно было бы срубить невероятные деньги. Даже воздух в кафе стал тяжелее и горячее, будто специально были выключены все кондиционеры. Но при этом уходить никто не спешил. Эти любопытные люди пусть и не открыто, но наблюдали за происходящим, потягивая свой кофе в десять раз медленнее обычного. Лицемеры.
Элена сделала глубокий вдох, а затем резко выдохнула. Все ее тело горело в жутком нетерпении, а также желании что-нибудь разбить, ну или точнее кому-нибудь что-нибудь разбить. Робкой леди девушку уж точно было не назвать, даже учитывая все ее немецкое воспитание. Импульсы бегали по всему телу, доходя до кончиков пальцев, адвокатесса слегка дернула рукой, отгоняя свои животные порывы.
- Дорогая, - расплылась в немного нервной улыбке Элена. – По тому, как вы быстро завелись, а после разразились криками и возмущениями, очень не трудно догадаться, что я у вас не первая в вашем хамстве, - слегка с усмешкой в последних словах закончила Стальски свою фразу.
Самолюбие сразу поднялось на ступеньку вверх и радостно ликовало. Острый язык это, безусловно, хорошо, но лучше, конечно, было его применить до того, как здесь все порушилось и ситуация приняла высокий уровень опасности.
- Благодарю, как вижу, клиника вам не помогла, ну, кроме, конечно, того, что вы приобрели в ней ценные знакомства, - адвокатесса наиграно изобразила разочарование и некоторое расстройство. – Но не расстраиваетесь, люди и с этим живут….- «добро» заулыбалась мисс.
«Вот, ответь сама себе на вопрос….на кой черт ты вообще все это начала? Трудно было договориться? Но неееет, мы же горы свернем…» - подсознание в наглую передразнивало своего носителя. Это, как в мультфильмах, ангел и демон за плечами, которые раздают свои бездарные советы из разряда: «Будь хорошей-адвокатшей, просто извинись и поправь нимб над головой» или «Нееет, разбей эту стерву в пух и прах, кинь вилкой, если понадобиться, пусть знает на кого наткнулась». И тут задумываешься, правильную ли себя ты послушала или нет? Однако, поздно думать, надо действовать.
И да, действовать, действительно, пришлось, причем незамедлительно. Уже едва теплый латте облачкообразным пятном растёкся по блузке. Зрачки расширились, пульс участился, дыхание тоже. На вид все признаки раздражения, ненависти, удивления и желания отомстить одновременно. Как все-таки одна секунда может изменить положение дел. Паровая машина сейчас просто была мини-дымком по сравнению с разъяренной Элен, такого она никак не ожидала, но и терпеть не собиралась. Счет игры сменился в сторону направляющийся к выходу мадам и это еще больше раздражало. Но и ответ не заставил себя ждать.
- Вам придется…..задержаться! – полная негодования бросила Стальски. Трудно было довести ее, но сегодня, наверное, был особенный день. Пошла к черту уверенная в себе, спокойная, уравновешенная Элена, здравствуй чекнутая на всю голову психопатка с желание убивать! Так вот обычные люди становятся маньяками.
Сама себя не помня, адвокатесса развернулась на девяносто градусов, в несколько шагов настигла свою «цель» и легким движением руки выхватила сумочку. Прошло от силы несколько секунд, народ уже без стеснения и скрытности с отрытыми ртами наблюдали, что же будет. Элена, не сбавляя оборотов, подошла к соседнему столику, за которым сидел молодой мужчина, не менее чем все заинтересованный в происходящем. Легкое движением руки, сумка расстёгнута, и все ее содержимое с грохотом вываливается в суп этого месье.
- Bon appetit! – более ли менее спокойно, с ноткой злости, была брошена эта фраза.
«Зря, я это…очень даже зря…Уже представляю, что сейчас будет…» - твердила она себе в мыслях, но внешне и духом Стальски ликовала. Однако свет софитов и латинский танец победы в голове были совсем уж короткими, так как на пороге кафе показалась полиция.
- Жалкий идиот….- сквозь зубы, полушепотом процедила девушка сама себе, намекая на дрожащего в углу кафе администратора.
Элена Стальски, Unhappy Meeting

Мысли, которые крутились в его голове, сложно было упорядочить. О спокойствии не могло быть и речи. Казалось, что если бы самолет начал падать, Нил был бы более спокоен, нежели сейчас, сидя в самолете с трупом, который он еще и успел ограбить.
«Что если?..» Корявый вопрос зародился в голове Нила. Десятки кривых, необоснованных предположений стали появляться в голове. Он снова почувствовал себя мальчишкой, укравшим в первый раз. Что если меня поймают? Что если меня посадят? Все это сущие пустяки, по сравнению с тем одним вопросом, что сейчас складывался в его голове. Нил отрицал его, не хотел об этом даже думать, но ничего не мог поделать. Что если его убили именно из за чертовых страниц  дневника Екатерины Медичи? И что если убийца, не найдя их, переключиться на Нила?
Кэффри вжался в кресло. Перспектива быть мертвым хуже, чем перспектива сесть за кражу, которую, кстати, еще надо доказать. Помимо простого принципа «не пойман – не вор» сейчас существовал еще один – некому заявить о пропаже. Но даже если кто-нибудь и найдется, то любой адвокат сможет его оправдать. Но едва ли кто-нибудь захочет закрыть его от пули или же выпить за него яд.
Слишком много «если». А убийца здесь. В самолете. Может быть даже ближе, чем каждый из пассажиров думает. И ничего не остается, только лишь внимательнее на всех посмотреть, кивая на реплики полицейского, которые в действительности так и остаются непонятыми, кроме, разве что, последней. Ненавязчивая просьба помочь. Нил опускает взгляд на труп, затем смотрит на полицейского. В его взгляде можно было бы увидеть немой вопрос, если бы все не перекрыла обреченность. Словно бы и нет никакого другого выбора, словно бы изначально обращались к нему, будто бы это была насмешка. Но все эти ощущения – только лишь спутники паники. Пока еще помогать полицейским ниже его воровского достоинства. Но он помогает себе. Так будет меньше вопросов об отпечатках, так вообще почти не будет никаких вопросов.  Или же проще и лучше ничего не делать. В конце концов, он не один. И лучше будет, если помимо его отпечатков, там будут и чужие. Нил повернул голову, смотря на другого мужчину, который, кстати, согласился уступить свое место трупу, взгляд этот как бы говорил о том, что мол, давай, бери его под белы рученьки, и усаживай в кресло, а я пока притворится уснувшим или потерявшим сознание. Для себя, Кэффри, конечно, решил, что в случае чего он поможет, но желания это делать у него нет.
Нил посмотрел на часы, мысленно прикидывая, сколько еще лететь. Если бы он действительно был врачом, он бы сказал, через сколько, примерно, труп начнет разлагаться, выделяя разного рода биологические жидкости и источая неприятный запах. Но, теперь уже к его счастью, врачом он не был, поэтому эти мысли и факты не крутились в его голове. Оставшееся время полета интересовало его по другой причине: банальное желание быстрее выйти из самолета, скрыться, теряясь в толпе. Оставшееся время полета – не более чем оставшееся время, в течении которого нервы будут на пределе, испытание, наградой за прохождение которого будет свобода, и небольшой заработок, а так же впечатления и хорошая история, чтобы однажды рассказать ее и посмеяться, как ловко он все провернул. Если, конечно, он справиться. Если, конечно, все получится.
Если, если, если...
Нил Кэффри, Четверо в самолете, не считая убийцы.

Боже мой, столько идей - и всего одна голова. Для порядка следовало бы каждую ценную мысль поместить в отдельную черепушку; красиво, гигиенично, и никакой тебе мигрени. (с) Gladys Temple, Cafe Boom, quest "Сладкий порез".

«Смерть, наверное, похожа на удар резинкой по пальцам. Ты оттягиваешь резинку и знаешь, что через несколько секунд она ударит тебя. И ты боишься этой боли. Но вот что-то обжигает подушечки пальцев, но это совсем не так больно, как ты думал. И ты понимаешь, что боялся зря. Вот так и со смертью. Ты ждешь и боишься, потому что думаешь, что будет больно. И есть только одно отличие: ты уже не поймешь, что боялся зря. Поэтому мы не боимся. Это бессмысленно». (с) Klaus Keiser, флэш Deux enfants trouvés.

Просто так с журналистами не обедают. (с) Виктория Алонсо